Скандал вокруг коллегии присяжных по делу о подрыве поезда Москва–Грозный симптоматичен. Распустив 1 декабря предыдущую коллегию по настоянию прокуратуры, обвинившей присяжных в общении с адвокатами обвиняемых, а также потерпевших, суд решил выбрать новую только 25 января. Причем роспуск произошел, когда заседатели уже были готовы огласить свой вердикт. По мнению самих присяжных, предлог для роспуска их коллегии был «надуманным». «Придрались к ерунде. Мы проголосовали: девять – за оправдание и трое – против», – заявила одна из заседательниц Валентина Пархоменко.
Особое значение эта история приобретает на фоне скандала с другой коллегией – по делу о покушении на Анатолия Чубайса. В этом случае прокуратура также настаивает на роспуске, мотивируя его пристрастностью заседателей – судя по всему, предполагая, что присяжные испытывают симпатии к подсудимым (о сложностях с отбором заседателей из-за их негативного отношения к потерпевшему адвокаты говорили откровенно). Иными словами, угроза оправдательного вердикта, судя по всему, уже дважды приводила к неприятным инцидентам с коллегиями.
Но и в тех случаях, когда дело не доходило до роспуска, решения присяжных шокировали гособвинение. Пшиком закончилось слушание в суде присяжных дела об убийстве генерала-пограничника Виталия Гамова, заживо сожженного в своей квартире в мае 2002 года. Троих подсудимых признали виновными в поджоге, повлекшем по неосторожности смерть человека, – и в итоге они получили по четыре года колонии общего режима. А из 17 подсудимых по делу об убийстве вьетнамского студента Ву Ань Туана питерские присяжные не признали виновным ни одного!
Еще в середине года, после первых оправдательных вердиктов присяжных по «национальным» делам, Общественная палата устами председателя комиссии по вопросам толерантности и свободы совести Валерия Тишкова заявила, что присяжные заседатели не в состоянии признать и подтвердить вину подсудимых, обвиняемых в преступлениях на почве расовой ненависти. «Российское общество подвержено настроениям ксенофобии, присяжные заседатели переносят эти настроения в судебную комнату», – считают в ОП, и потому выносить решения по делам о национальной ненависти должна «специально подготовленная часть судейского корпуса России».
Список громких уголовных дел, по которым присяжные выносили совершенно неожиданные вердикты, велик: в него вошли и дело Гамова, и дела о национальной розни в Санкт-Петербурге, и три процесса по делу группы спецназовцев капитана Ульмана. Но в одних ли присяжных дело? Или поведение нового для послереволюционной России судебного института отражает не столько настроения в обществе, сколько свидетельствует о специфическом отношении к расследованиям компетентных органов? Может быть, приговоры оказываются неожиданными не потому, что присяжные пристрастны, а как раз потому, что они никак не заинтересованы в «обвинительном правосудии»?
Похоже, все-таки дело не в присяжных. Солидная доказательная база способна убедить кого угодно – за редкими исключениями, которые, откровенно говоря, и в присяжные-то попадать не должны. А если не убеждает – может быть, стоит поискать причину вне стен суда? Почему, к примеру, не был оправдан единственный обвиняемый в захвате школы в Беслане Нурпаша Кулаев? И почему, как правило, обвиняемые по громким делам, особенно в тех случаях, когда речь идет о событиях давних, по которым трудно собрать доказательства, стараются настоять на участии присяжных заседателей?
Адвокаты все откровеннее говорят о том, что сохранившаяся с доперестроечных времен привычка следователей рассчитывать на судей как на своих сторонников, как правило, с присяжными дает сбои. О том же свидетельствует и инициатива Общественной палаты: ведь, каким бы ни был настрой общества, отмахнуться от «железной» доказательной базы невозможно. А передача рассмотрения дел о национальной розни специально подготовленным судьям фактически делает следствие ненужным: если эта инициатива будет поддержана свыше, в итоге может сложиться такая ситуация, что для обвинительного приговора достаточно будет одного предъявленного обвинения.
Если обратиться к отечественной истории, то для России институт суда присяжных – не новинка: он существовал до 1917 года. Именно в нем сделали себе имена такие знаменитые адвокаты, как Плевако и Кони. Но трудно представить себе, как бы они, с их привычкой к истинной состязательности в процессе (эта норма, кстати, прописана и в современной российской юриспруденции), чувствовали себя сегодня в суде – пусть даже суде присяжных. С кем бы им пришлось состязаться? Точнее – с чем?